Отец дяди Поля и моей прабабки, Никита Михайлович, был человеком религиозным и добрым. Однако, (или именно поэтому), дом их в Истомине был чуть ли не лучшим.
В 1901 г. Истомино выгорело полностью: было жаркое лето, искра из кузницы (а кузница была за километр от деревни), и вся деревня исчезла. Но быстро отстроилась заново. Дом был большой, кирпичный, 4 комнаты и еще наверху горенка. Двор крытый, корову держали и лошадь. Лошадь была сначала белый рысачок. Потом - рысачка, матка, Ольга. Потом Ольгины жеребята, среди которых гнедая Гранатка, которая плакала, когда хоронили Никиту Михайловича. Коровы тоже были хорошие, первая особенно   давала молока каждый раз ведро, да жирного. Потом была черная с белой головой   давала много, но не такого жирного и ее продали. Тогда Никита Михайлович поехал в Кашин и купил телочку, да маленькую. Семья сказала   это что за теленок. Но потом телочка (так ее и звали) оправилась, стала хорошей коровой, хозяйку любила, и когда продали ее за 15 километров   вернулась. В саду были груши, яблоки. Но яблоки не очень хорошие - после пожара антоновка пошла от корня, уже не такая крупная и хорошая. Жили богато, работали дружно. 
Когда Насте было 14 лет, сшили ей лисью шубу: бархатное пальтецо с каракулевым воротником, подбитое лисой. И пошла она на ярмарку в соседнюю деревню. С тех пор, что ни день за нее сватались все лучшие парни. Но мать сказала   она у меня одна, я ее раньше 20 лет не отдам. А на 20-м году сосватал ее Степан Кузнецов. Он был родом из деревни Горки, но уже выбился в люди   был писарем в Генеральном штабе в Петербурге, потом устроился на французский завод в Дружковке, в Донбассе. Сосватали   надо приданое. Что-то наскребли, но будущие родственники требовали еще, Никита решил заложить дом, поехал в город, но там, - мужик же, темный   не разобрался в юридических хитростях, денег не получил, разозлился, напился. Ехал домой поездом мрачный и злой. Сосед-попутчик говорит   отдавай-ка Настю за моего. Никита   по рукам, мол, присылай сватов завтра. От станции еще до деревни 4 км   добрался, наконец, видит у забора Кузнецовская лошадка привязана. Никита разозлился, устроил дебош, отца сначала прогнал, мол, таких нам сватов не надо, что и девку берут и денег требуют. Но Насте Степан нравился. У него была военная осанка, выправка, да и, вообще, он был мужик добрый. Наконец, сговорили. Сшили ей суконный костюмчик с мехом кенгуру (это деревня  то!), свадебное платье, отпраздновали в Горках, венчались.
Никита был болен раком желудка. Было ему, впрочем, около 70 лет.  Поль Никитич бросил службу в Госбанке в Киеве, помчался спасать отца. «Я не знал медицины, но был уверен, что спасу отца», - говорил дядя Поль. Он устроился на работу в Москве и каждые выходные мотался в деревню. В районе было человека 3-4 врачей, один из них, молоденький, был готов сделать операцию Никите. Но Никита отказался. Вернувшись домой он раскаивался, но что уж. Жена его сидела при нем неотлучно. Платон гулял   парень молодой, где-то с парнями шастал. И вот мать посылает за Платоном, и говорит ему: «Тоня, посиди, посмотри, как отец умирает». На следующий день приехал дядя Поль. Мать, встречая его, говорит: «Не расстраивайтесь, смерти нет». Дядя Поль испугался, не сдвинулась ли мать. Просто так тихо отошел отец, дышал, дышал, да и перестал, «как механизм   работал, и остановился».
[Запись рассказа дяди Поля (Полиэвкта) от 20 января 1990 года, сделанная Юлией Тюриной]